Роман «Обитель» Захара Прилепина, повествующий о жизни соловецких заключённых в 20-х годах прошлого столетия, стал настоящим событием. Это самая читаемая в стране книга по итогам лета 2014 года. Лидерство в рейтингах продаж, восторженные отзывы критиков и читателей, наконец, престижная премия «Книга года». Многие считают «Обитель» романом о вере. С этого и началась наша беседа с автором.
Русский священник спасает многих людей
— При чтении романа ощутимо глубокое знание церковной жизни, церковных людей. Есть ли реальные прототипы священников, о которых вы рассказываете?
— Конечно. В последнее время сам тип русского священника неожиданно приоткрылся мне не в книгах, а в живых людях. Судьба подарила возможность знакомства с ними. Путешествуя по стране, я постепенно узнавал этих батюшек одного за другим. В Самаре, Брянске, Москве, на Соловках… Я вдруг понял, что тип священника, нарисованный в классической русской литературе, действительно существует, и он не менее реален, чем «русский солдат» или «русская женщина». В процессе работы над книгой я занимался не только лагерной тематикой, но и изучением жизни Соловецкого монастыря. Всё, что мне удалось для себя открыть в духовном, религиозном смысле, отражено в романе.
— В последние годы то там, то тут встречаешь нападки на священников со стороны людей, не имеющих отношения к Церкви.
— Проблема, о которой вы говорите, заключается не в самой Церкви, а в «прогрессивной интеллигенции», которая смотрит на Церковь со стороны, не зная её внутренней жизни. Они не знают, скольких простых людей спасают сельские священники своей работой. Ведь зачастую около каждого батюшки сосредоточена целая деревня, а он там — и помощник, и психолог. Рождение, смерть, свадьба — всё проходит через него. По масштабам той пользы, которую приносит Церковь, дорогие часы на руке священника, на которые реагируют люди, — вещь несопоставимая.
— Вы могли бы рассказать о батюшках, встречи с которыми вам особенно запомнились?
— Эти люди обладают истинной скромностью и нежеланием каким-то образом себя проявлять. Я не думаю, что им понравится, если я буду называть их, осыпая своими сомнительными восторгами. Им это совершенно ни к чему.
Сбудется по вере твоей
— Вы крещены в детстве или в сознательном возрасте?
— Я родился в 1975 году, в деревне с полуразрушенной церковью. В раннем детстве меня окрестили, для этого мы с бабушкой и мамой отправились в соседнюю деревню. Советской властью выполнение религиозных обрядов не приветствовалось, но у нас в семье все были крещёные: и родители, и дети. Бабушка часто ходила в церковь, а в доме висели иконы. С удовольствием вспоминаю о том, как мы праздновали Пасху: запах кулича, приподнятое настроение бабушки и ощущение абсолютной благости.
— Есть ли библейские высказывания, которые для вас особенно важны?
— Что-то из Ветхого или Нового Завета мы произносим и цитируем даже вне прямой связи с контекстом. Например: «Сбудется по вере твоей». Сам я часто вспоминаю фразу из Ветхого Завета: «Разве сторож я брату моему?» Или из Нового: «Тиру и Сидону отраднее будет в день суда, нежели вам».
Библейские фразы можно произносить как стихотворные строчки, даже не вникая в смысл. Но сколько за всем этим стоит насыщенности, событий и значений! Для меня само существование Евангелия является одним из важнейших подтверждений присутствия и бытия Бога. Потому что книгу, каждое слово в которой имеет такую необычайную глубину и силу, не мог создать человек — он мог только это записать.
— Большая часть вашей жизни связана с военной службой. Какие молитвы чаще всего вспоминали в этот период?
— Молитву Александру Невскому или великомученику Георгию Победоносцу. Я до сих пор иногда проговариваю их мысленно. У меня молитвослов всегда рядом, в сумочке для книг, всегда беру с собой в любые поездки. А вообще, у меня очень много священных книг, которые я постепенно, том за томом, перечитываю. Иногда просто беру с полочки и открываю наугад.
Ни телевизора, ни радио, ни Интернета
— Ваш роман стал самым обсуждаемым литературным событием этого года. Ваша жизнь как-то изменилась после выхода книги?
— Считать, что жизнь может измениться в связи с внешними событиями — неуважительно по отношению к ощущению судьбы и самого себя. Нет, я бы не сказал, что у меня что-то изменилось. Разве что появилось по-детски весёлое чувство по отношению к тем, кто тяжело переживал мои успехи и предрекал, что скоро меня в литературе не будет. Моя книга уже давно существует сама по себе. А я пережил эту часть жизни и живу отдельно от неё. Вот только недавно вернулся из деревни, где прожил с детьми всё лето…
— Расскажете о вашей деревне?
— Она находится на берегу реки Керженец — той самой, куда бежали старообрядцы, в глубоком лесу. Там всего домов пятнадцать, не больше, и туда нет нормальной дороги. Люди, у которых нет запасного трактора, могут туда и не доехать. Даже я на своём внедорожнике иногда застреваю и буквально откапываю себя лопатой. Летом в деревню люди ещё ездят, а вот осенью она становится мёртвой зоной, в которой, помимо нас, остаются три или четыре жителя. Выглянешь в окно — только лес и тишина.
— Говорят, что вы там живёте без коммуникаций…
— Верно, я и правда почти не поддерживаю связи с внешним миром. Ни телевизора, ни радио, ни Интернета. Только мобильный телефон, которым я пользуюсь, чтобы отвечать на СМС. Раз в неделю в связи с событиями на Украине я выдвигался в город, чтобы посмотреть новости и помочь в сборе гуманитарной помощи. Всё остальное время просто лежал у себя в деревенском доме в полной оторванности от всего: размышлял и делал для себя дневниковые заметки, которые выкладывал в Интернет в те дни, когда бывал в городе. Возможно, из-за них у кого-то могло сложиться впечатление, что я всё лето был в гуще событий.
— Можно ли назвать «Обитель» романом о вере в том же смысле, как «Войну и мир», «Анну Каренину», «Братьев Карамазовых»?
— Я не уверен в том, что стоит бросаться такими словами. Безусловно, соотношение человека по горизонтали и его восприятие того, что есть над ним, — одна из главных тем не только романа, но и всего того, о чём я говорю и думаю. В определённый момент Артём, главный герой романа, произносит фразу: «Господи, убий, но вернись». Для меня это не просто фраза, а результат размышлений и целой 38-летней жизни.
И все же «Обитель» — это просто книга. Текст, который я написал. А трактовать его можно как угодно.
