В начале апреля 1997 года в храме Христа Спасителя отпевали Владимира Алексеевича Солоухина. Это было необычное богослужение, ведь восстановление нашего главного собора к тому моменту ещё не закончили. Готов был только нижний храм. Здесь и совершили эту заупокойную службу — самое первое отпевание в возрождаемом соборе. Почему же именно этот человек удостоился такой чести? Ответ прозвучал прямо на отпевании. «Без Владимира Солоухина не было бы у нас этого храма», — сказал тогда Патриарх Алексий II, который и совершал богослужение.
Пророческий девиз
Позднее мы с моим другом и соавтором Михаилом Сердюковым много беседовали с Патриархом Алексием на самые разные темы, когда готовили книгу о его жизни. Так вот имя Солоухина звучало при этом не раз. С каким-то особенным чувством Святейший говорил нам о великой роли, которая принадлежит в возрождении храма Христа Спасителя двум выдающимся людям — писателю Владимиру Солоухину и композитору Георгию Свиридову.
— Именно они поставили этот вопрос в те времена, когда публично затрагивать его никто не решался, — сказал Патриарх. И попросил специально выделить такой факт.
Любопытно, что Святейший оказался ещё и благодарным читателем произведений Солоухина. Даже порекомендовал нам обязательно прочитать его книгу «Третья охота», в которой увлекательно и со знанием дела рассказывается о сборе грибов, в том числе рыжиков, любимых и писателем, и Патриархом.
И ещё одна их памятная встреча. В середине 1990-х в Даниловом монастыре обсуждали ход строительства храма Христа Спасителя. Выступавший там Солоухин вспомнил, как его, шестилетнего ребёнка, отец возил в Москву и показывал ещё не взорванный храм Христа Спасителя.
— Это был чудесный образ, который я запомнил на всю жизнь, — сказал писатель. — Мечтал о нём. Даже придумал для себя девиз: «Увидеть храм Христа Спасителя — и умереть».
— Что ж, тогда придётся повременить с завершением стройки, — улыбнулся Патриарх.
— Нет уж, — с полной серьёзностью сказал Солоухин. — Надо побыстрее всё закончить. Господь отблагодарит.
И ведь пророческим оказался девиз.
Под Владимирской иконой
В жизни писателя много было символичного. Он родом из владимирской деревни, там и похоронен. А последней иконой у смертного одра как раз оказалась Владимирская. Близкий его друг, известный православный и общественный деятель Зураб Чавчавадзе так вспоминал о последних мгновениях жизни писателя:
— Когда Владимир Алексеевич начал уходить от нас, у меня был молитвенник, а в изголовье над кроватью у него висела Владимирская икона Божией Матери. Я стал читать отходную, и, после того как закончил, Владимира Алексеевича уже не стало. Приехали врачи, мы начали собирать вещи. И я решил позвонить Святейшему. Перед этим Патриарх Алексей дал мне свой номер с наказом звонить, если что-то произойдёт.
После того разговора и было принято решение об отпевании в храме Христа Спасителя. Примечательно, что вторым человеком, которого здесь отпевали, стал Георгий Свиридов.
Перстень с ликом царя
Зная о столь православном завершении земного пути, можно было бы предположить, что не только последние годы Владимира Солоухина, но вся его предыдущая жизнь проходила в церковной среде. Однако это совсем не так. Путь писателя к вере был нелёгким и необычным.
Уже в очень зрелые годы он стал, по сути, другим человеком. А до этого биографию его можно было счесть образцовой для советского времени. Комсомолец, коммунист, в армии служил в охране Кремля, был награждён высокими орденами, получил Государственную премию. И в печати, и на собраниях выступал в полном соответствии с линией партии.
А потом начался глубокий внутренний перелом. И пересмотр собственных взглядов.
Так получилось, что сначала Солоухин стал монархистом, а потом только пришёл к православию. Он проникся идеями самодержавия и не скрывал этого. Даже носил перстень с изображением Николая II.
Дошло дело до громкого скандала. В сентябре 1967 года на партийном собрании Московской писательской организации поэт Степан Щипачёв выступил со своим новым стихотворением «О человеке, носящем перстень». Он гневно обращался к присутствующему на собрании Солоухину и требовал объяснить несовместимое: перстень с царём на пальце и партбилет с профилем Ленина в кармане.
Начиналось стихотворение словами:
Это, верьте — не верьте,
но факт — не придумать такого:
на пальце с камешком перстень —
с лицом Николая Второго.
А заканчивалось вопросом: Откуда такое, откуда, сударь? Но для самого Солоухина гораздо важнее в это время был вопрос: «Куда?». Круг его общения всё более заполняли верующие люди. И ему становилось тяжело оставаться чужим среди своих.
Крестное знамение
«Как же получилось, что я прожил в Москве столько лет и впервые вижу и слышу всё это?» — спрашивал он себя, когда в первый раз пришёл с товарищем в храм на богослужение. Его глубоко тронули и песнопения, и сама церковная атмосфера. А вот перекреститься, как его спутник, не мог.
«Видимо, для меня это больше, чем просто жест, — объяснял он. — Пока что я на него не имею права. Внутренне к нему я не готов. Если я когда-нибудь и перекрещусь, то с полным сознанием и от чистоты сердца. А пока, извини, буду заходить в церковь, как басурман, не крестясь. Да и многие ведь теперь так заходят…»
Но вера уже настойчиво стучалась в сердце. «Люди пели, все пели, — вспоминал Солоухин. — Выходило, что один я среди многих русских людей стою с замкнутым ртом, как бы посторонний элемент, инертное тело. Но сердце моё уже не было замкнутым. Я переживал одну из самых больших минут моей жизни… И никак не мог переступить черту внутри себя, отделяющую меня как зрителя от меня как простого православного человека».
И всё-таки это случилось. Он переступил черту. Стал простым православным человеком, что для него оказалось важнее и дороже всех званий и наград.
